2. ДВЕ РЕВОЛЮЦИИ.
«Нижегородский
рабочий» от 06.11.1997)
ПРОФЕССИЯ –
РЕВОЛЮЦИОНЕР.
В статьях, посвященных 80-летию Октябрьской революции, нередко дается краткое описание особого типа личности — революционера. К сожалению, это описание делается ли-бо в жанре панегирика, либо в духе психоанализа, в зависимости от отношения автора статьи к революции. Между тем профессиональный революционер интересен не только своими героическими деяниями и психологическими комплексами, но и принципами, которыми он руководствуется в своей деятельности. Ведь наш закомплексованный герой — человек принципиальный.
Прежде всего, революционеру присуща вера в свое высокое предназначение — служение благу народа. В чем конкретно состоит народное благо, революционеру не так уж важно, поскольку реальные интересы простых людей представляются ему весьма приземленными и довольно скучными. Ни один революционер в истории не боролся за чистоту городских улиц или за повышение зарплаты учителям и врачам — но непременно за освобождение всего человечества. Как говорил Ленин «нас интересует свобода для борьбы, а не свобода для мещанского счастья» Интересно, что идеалы воспринимаются революционером не в качестве духовных абсолютов, но как жизненные правила, которые должны осуществляться во всей их полноте. Например, Ельцин был, кажется, искренне убежден в том, что стоит ему объявить мир с Чечней — и там не раздастся ни одного выстрела, а русский с чеченцем станут братьями навек. Поскольку настоящее слишком часто не подтверждает истинности его идей, революционер спешит в будущее, живет будущим. Ему необходимо быть уверенным и убедить в этом других, что нынешнее поколение людей непременно будет жить при мировой революции, коммунизме, народном капитализме, царстве Божьем на земле. Революционер — человек будущего, и ради приближения его он часто склонен пожертвовать настоящим. Добро бы только своим, но ведь и чужим!
Из всепоглощающего желания воплотить свои идеалы в жизнь, заставить время быстрее идти вперед следует другой важный революционный принцип, апология силы. Настоящий революционер чувствует себя полноценной личностью только тогда, когда он находится в состоянии борьбы до полной победы. Революционное насилие вначале возникает как необходимость, как временная мера, как ответная реакция на действия врагов. Но затем оно принимается как радикальный способ решения всех запутанных проблем. «Мы гордимся тем, что делали и делаем это, — говорил Ленин о революционном терроре. — Мы жалеем о том, что недостаточно твердо и решительно делаем это». Со школьной скамьи нынешние революционные демократы усвоили мысль о том, что любая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет себя защитить.
Последний раз мы слышали вариации на эту тему в ночь с 3 на 4 октября 1993 года, когда решалась судьба президента и Верховного Совета. Подавление Ельциным сопротивления своих бывших союзников по борьбе с Горбачевым напоминает мне подавление Лениным мятежа левых эсеров в июле 1918 года. И там и там восставшая сторона была спровоцирована на это будущими победителями; и там и там мятеж был подавлен армией, открывшей стрельбу в центре Москвы. Революционные вожди не терпят рядом с собой прежних товарищей, которые пытаются вести себя с ними на равных и при каждом удобном случае напоминают, что без их поддержки не было бы общей победы. Конечно, противники Ельцина никогда не простят ему расстрела «Белого дома» и гибели многих его защитников. Но ведь и противники Ленина не простили ему разгона всенародно избранного Учредительного собрания и расстрела демонстрации, вышедшей на его защиту. Накануне этого лидер левых эсеров Спиридонова (арестованная ВЧК в июле 1918-го и расстрелянная НКВД в октябре 1941 года) обвинила Ленина в «хулиганстве» и упомянула о морали, Ленин лишь поднял брови: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность». В результате депутатам Учредительного собрания были созданы «идеальные» условия для работы: их пытались не допустить в зал заседаний, солдаты с балконов «со значением» целились в них из ружей. А потом появился матрос и своей исторической фразой подвел черту под мечтаниями трех поколений российских революционеров о свободных выборах и независимой законодательной власти.
Принцип
революционной целесообразности является
главным регулятором, определяющим
поведение революционера. Посвятив всего
себя делу своей жизни, он закономерно
приходит к оправданию всех средств, которые
кажутся ему необходимыми для победы
революции. Возьмем, например, Чубайса с его
ваучерной приватизацией, которая мало что
дала народу, но создала слой крупных
собственников, кровно заинтересованных в
поддержке нынешнего режима. Явлинский,
который относится к Чубайсу примерно так же,
как теоретик-меньшевик к практику-большевику,
правильно воспроизводит логику последнего,
согласно которой «ради неких реформ можно
опираться хоть на черта, хоть на дьявола,
можно пользоваться всем чем угодно». Но,
когда говорят, что Чубайс больший большевик,
чем Зюганов, это означает только то. Что
Чубайс — революционер (хотя и буржуазный), а
Зюганов — просто крупный партийный
чиновник.
БОГИ ЖАЖДУТ.
Трагическим моментом любой революции является период, когда возникает острое противоречие между ее главными целями и жизненными потребностями народа, во имя которого она якобы происходит. Как разрешается это противоречие в сознании революционеров? Незадолго перед смертью Ленин сказал своим секретарям «Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике как некоторое временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке» («Известия», 10.03.89) Таким образом, понимание невозможности осуществления целей революции в обозримом будущем не является, с точки зрения революционера, основанием для отказа от власти. Более того, оказывается, можно даже обманывать революционную партию, не говоря уже о народе. Сталина же не испугала перспектива всероссийской мясорубки, и он предпринял попытку загнать народ силой в социализм, которая обошлась в миллионы человеческих жизней. Нынешние вожди также не собираются отказываться от власти. Мне лично трудно поверить в то, что Ельцин удалился бы на покой, если бы проиграл президентские выборы. И мы не скоро узнаем о том, какими сокровенными мыслями о будущем страны делится наш президент со своими секретарями.
Но
превращение революции из цели в средство
захвата и удержания власти ведет к
вырождению изначально благородных идеалов,
к возвращению останков прошлого. Не прошло
и двадцати лет после Октябрьской революции,
совершенной для того, чтобы над народом
больше не было хозяев, как уцелевшие
революционеры стали величать своего вождя
Хозяином. Не прошло и пяти лет с
Августовской революции, как победившие
демократы и республиканцы начали называть
Ельцина Царем. Что ждет их дальше? Не дай им (и
всем нам) Бог пережить то же, что было
суждено большевикам, о которых их идейный
враг Валентинов в 30-х писал:
«Кто бы мог представить себе, что
ультрареволюционные наши российские
республиканцы, свергатели самодержавных
тронов снимавшие корону и голову с царя
Николая Второго, что они через пятнадцать
лет превратятся в рабов и со смертельным
страхом, невероятным пресмыкательством и
дрожью будут ползать на коленях перед
вышедшим из их же среды красным царем,
всемогущим диктатором Сталиным!» Революции,
отказавшиеся от своих земных задач во имя
построения идеального мира, заменяют одну
деспотию на другую, может быть, еще более
ужасную.
ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ
НАМ ГОТОВИТ?
Я понимаю людей, которые встретят 7 ноября как праздник. Вдохновляемые воспоминаниями, они будут говорить о преимуществах социализма и советской власти. Для многих из них эти воспоминания — единственное, что осталось у них сегодня, что убеждает их в правильности всей предшествующей жизни. Знание всей правды о государственном социализме, построенном в России и не устоявшем под ветром перемен, может оказаться для них непосильным. Лучше и легче сказать что это — очернительство врагов, что мы были первыми, а первым всегда тяжело, что будущее будет за социализмом. Такова их жизненная позиция, которую я принимаю такой, какая она есть. Но и у меня есть свои воспоминания. В частности, я помню как десять лет назад 6 ноября 1987 года, я зашел в Нижегородский универсам, чтобы купить что-нибудь к праздничному столу. И я там увидел пустые прилавки, озлобленных людей и лежащее тело, прикрытое белой простынёй, на грязном полу. Какая-то пожилая женщина, с которой, как объяснила народу стоявшая рядом продавщица, очевидно, случился сердечный приступ. Продавщица также сказала, что сорок минут назад она вызвала «скорую помощь», но она все не едет. Это было в центре города. Выйдя из магазина, я вдруг подумал: «И это все, что она получила за семьдесят лет?» Нет, я не хочу сказать сегодня, что мы решили все эти проблемы, бесконечно более важные для людей, чем наличие у страны ядерного оружия и космических ракет. Просто я понял, что никакими социальными революциями невозможно накормить, обогреть и сделать людей счастливыми.
Надо признать, что фундаментальным противоречием всех революций является противоречие между их благородными и гуманными идеалами и бесчеловечным осуществлением этих идеалов на практике. Возможно, оно обусловлено противоречивой природой самой революции как порождения истории и насилия над историей. Революция несет в себе силы созидания и силы разрушения. На определенном этапе ее развития революционеры исчерпывают свой созидательный потенциал и становятся носителями разрушительных сил. Тогда либо в обществе утверждается беспощадный террор, либо на смену революционерам приходят государственные деятели, которые берут на себя созидательную работу.
Не стоит обольщаться революцией, романтизировать ее облик. Надо уметь различать мечту «Марсельезы» и «Интернационала» и явь гильотины и залитых кровью подвалов Лубянки. Не бывает «бархатных» революций, как не бывает нежных тигров. Революция — это грозная стихия народного гнева, которая хочет блага, но сеет зло. К сожалению, в истории злом нередко оказывается добро, которое приходит к власти и устанавливает свою диктатуру.
Сергей
КОЧЕРОВ.
политический обозреватель «HP»